 |
Новохоперский район Воронежской области |
|
Путешествие длиною в пять лет... |
|
|
|
Татьяна Федоровна. Прежде всего "как вы попали в Ленинград? - Родилась я в селе Абрамовка, Таковского района. Родители - крестьяне. Я была совсем маленькой, когда началась коллективизация. У нашей семьи было две лошади, две коровы. Ну, и причислили нас к кулакам. И приговорили к выселению. А брат отца, Филипп Васильевич Пименов, был военным, служил в Ленинграде под командованием самого Ворошилова. Вот отец обо всем и написал брату. Скоро в село пришло письмо за подписью Ворошилова, и нас не только не выселили, но и всю скотину вернули... Дядя Филипп, когда приезжал к нам в гости, всегда говорил мне: «Вырастешь - заберу в Ленинград». В тридцать девятом году я закончила семилетку, ну, и отправилась в дальнее путешествие - поехала к дяде. В первый раз села на поезд, в первый раз вышла из вагона в большом городе. - Долго привыкали к Ленинграду? - Нет, быстро освоилась! Жилимы так: дядя служил, я начала учиться на медсестру, тетя Маруся, дядина жена - сидела дома с детьми. Старшей, Нине, было четыре года, младшей, Гале, восемь месяцев. Все было хорошо, но... тут началась финская война. Дядю, конечно, сразу забрали на фронт, тетя пошла, работать - надо же кому-то семью кормить. А я осталась сидеть с детьми. Вот так война впервые вторглась в жизнь воронежской девчонки Тани Пименовой. Она уже тогда догадалась: война - стена, о которую разбивается все, все надежды, все планы. Если бы она знала, что ждет ее впереди она бы бегом убежала в свою Абрамовку, но... финская быстро кончилась. Дядя вернулся домой, устроил ее работать помощником продавца. Магазин был большой, работали в три смены, ну так и Таня была молодая, быстрая, ловкая. Все у нее скоро стало получаться. «Не медсестра, так продавец, тоже неплохо», - рассуждала она. Но тут началась воина Великая Отечественная. - Магазин скоро закрыли, продавцов рассчитали. Нам, девчонкам, сказали: вы - молодые, быстренько другую работу найдете. Дом дяди - недалеко от Смольного, тут же - мебельная фабрика. Вот на нее-то я и устроилась работать. Только вместо мебели мы делали теперь ящики для снарядов. Часто приходило распоряжение: столько то человек направить на окопы. А кого направлять? Конечно, молодежь. Сначала копали за городом. Приедем на место, а фронт - рядом, слышно, как орудия грохочут. Пришел день, когда снаряды стали падать прямо на нас. Мы побежали. Конечная остановка трамвая - рядом. Сели в трамвай, едем в город. А Ленинград весь - в огне: зажигательные бомбы с самолетов немцы сбрасывают прямо ящиками. Жуткая картина... Прибегаю домой. Тетя: «Слава Богу, живая! Быстро собираемся в бомбоубежище!». Она хватает старшую, Нину, я - Галю... Народу в бомбоубежище - битком. А я после окопов и всего пережитого едва на ногах стою - Тетя Маруся, вы оставайтесь, а я домой пойду. Авось не убьют... Не убило. А вот тетя Маруся вскоре умерла. -Как это случилось? - Очень просто: голод начался. Тетя Маруся заболела. А Ленинград уже перешел на норму: 125 граммов хлеба на человека. В сутки. Разве больного выходишь на такой «диете»? Дядя Филипп однажды приехал с позиций (зенитная батарея, командиром которой он был, стояла на Ладожском озере), а мы едим холодец из... столярного клея. Клей мы с девчонками с фабрики потихоньку таскали... Дядя принялся нас вразумлять: да как это можно есть, отравитесь? А тетя Маруся шепнула мне украдкой: «Тань, спрячь куда ни будь. .. Уедет - все равно съедим»... Хорошо, дети к тому времени уже в садик ходили, их там пусть не очень хорошо, но все же кормили. Помню: был вечер выходного дня. Я истопила печку (у нас была высокая круглая голландка, а топку - всякие там отходы - я, опять же, с фабрики таскала), так вот, истопила печку, выкупала детей, уложила спать. Тетя Маруся была уже совсем плохая. Лежала - кости, обтянутые кожей. Коленки стукались друг о дружку, как деревянные, и она меня все просила; «Проложи чего-нибудь между ними»... Я уже и сама стала похожа на доску .Чтобы то и дело не подниматься к тете Марусе среди ночи, поставила табуретку рядом с ее кроватью и, уставшая, положила голову на её подушку так и уснула... Среди ночи просыпаюсь в страхе: чего ж тетя Маруся меня не тревожит, не зовет? Поворачиваю к ней голову (на одной же подушке уснули?), а она уж не дышит... Смертей к тому времени я уже навидалась. Идешь по улице, а человек вдруг падает. Один, другой, третий... Привыкла. А тут стало страшно. Пошла к соседке: «Нюр, иди, посмотри...». Дети спали. «Они до утра не проснутся, - сказала Нюра. - Прикрой ее, и пойдем ко мне». Мы просидели с ней до утра. Я пытаюсь представить себе двух женщин, - нет, молодую женщину и совсем юную девочку, сидящих на кухне в ленинградской квартире ранней весной 1942 года. Город уже полгода как оцеплен немцами. Гитлер объясняет соотечественникам и миру: «Ленинград мы не штурмуем сознательно. Ленинград выжжет сам себя». В городе нет, не только еды: ведро воды, коптилка, охапка дров для печки- все требовало неимоверных усилий, все стало проблемой для измученных, ослабевших людей. "Но самым страшным, наверное, было все-таки это - прощание с близкими. Я к ним подойду. Одеялом укрою. О чем-то скажу, но они не услышат. Спрошу - не ответят... А в комнате - трое. Нас в комнате трое, но двое не дышат. Я знаю: не встанут. Я все понимаю... Зачем же я хлеб на три части ломаю?" Эти строки написал блокадный мальчишка, ставший впоследствии поэтом Юрием Вороновым... - Утром я говорю соседке: «Нюр, отведи детей в садик. Ничего им пока не говори. А я пойду на работу отпрашиваться». Отпросившись, поехала к дяде Филиппу сошла с трамвая у Ладоги, а тут и обстрел начался. Немец обстреливал город три раза в сутки: утром, в обед и вечером, то есть когда люди шли на работу, в столовую, домой. Вот и я шла, а снаряды мимо меня летели на город. Вой, гарь, по спине мурашки бегут... Дядя Филипп уже шел мне навстречу - видно, сердце ему все уже рассказало. - Мария умерла? Он тоже отпросился у своего начальства, и мы - где пешком; где на трамвае - стали добираться до дома. По дороге дядя пытался найти досок для гроба, но... И завернули мы тетю Марусю, как делали это все, в простыню, положили на тачку и повезли к Невской Лавре. Здесь во дворе находился сарай куда свозили умерших. Зашли, смотрим - покойники друг на друге лежат, валетиком, все в простынках. Дядя спрашивает сопровождающего: - У нас дети... Где им потом искать могилу матери? - Всех будем хоронить в одном месте. Фамилию ищите на обелисках. Забегая вперед, скажу: могилу своей жены Ф.В. Пименов отыщет после войны на Пискаревском кладбище. И, наверное, здесь просто необходимо привести выписку из Большой Советской Энциклопедии: «Пискаревское кладбище в Ленинграде, на Выборгской стороне. В годы Великой Отечественной войны основное место захоронения жертв блокады (около 470 тысяч) и участников обороны»... Теперь вернемся к повествованию. - Татьяна Федоровна, что стало с детьми Филиппа Васильевича? - Вот пришли мы с ним с похорон (если так можно сказать в данном случае), сидим, думаем: что делать? Оставить детей на меня? Да я сама почти дите... И работать надо. И с дядей все может случиться - на передовой ведь воюет... Рядом с детсадом находился детдом. Дядя вспомнил, как однажды Нина сказала тете Марусе: -Мам, а там детей хорошо кормят. Лучше, чем в садике. Вот за эти слова мы и ухватились. Сходили за детьми, объяснили им все про маму, сказали про детдом. И тут Нина - в слезы: - Не хочу ни за что? - Так ведь там хорошо кормят... - Ну и пусть? Не хочу? А как Нина - так и маленькая Галя. Еле уговорили девчонок. А вскоре юношей и девушек Ленинграда стали готовить к боевым действиям. Конечно, попала в их число и я. Занятия проходили в Смольном, то есть недалеко от дома; у меня была возможность часто навещать племянниц. Вдруг стало известно: детдом готовят к эвакуации... Дядя, узнав об этом, принял решение: забирать девчонок из детдома и ехать мне с ними домой. Воронежская область, слава Богу, немцем не занята, дома у меня мать и бабушка - вон, сколько нянек появится у девочек. Как же не ехать? Забрали мы детей, собрались в дорогу. Дядя отдал нам свои продовольственные пайки скопленные за несколько дней. Приехали на Финский вокзал. Народу - не протолкнуться. Дядя меня просит только об одном: «Таня, не потеряй детей?». Тронулись. А ехали всего ничего: за городом поезд остановился, нас посадили на машины и повезли к Ладожскому озеру. Здесь погрузили на катера, и поплыли мы по дороге жизни. Было ли страшно? Конечно, было: озеро постоянно обстреливалось, некоторые из катеров пошли ко дну.... А мы добрались до берега. Здесь нас высадили около какой-то деревеньки, в которой давно никто не жил. Предложили занимать дома. Спать легли прямо на полу, благо - лето, тепло. Я девчонок под бока, уснула сразу (молода я ж?), а чемоданчик с едой - дура - под голову положить, не догадалась. Утром просыпаемся, девчонки есть просят. Я к чемоданчику, а он - пустой... Вот когда я испугалась по-настоящему! Чем же теперь детей кормить буду? Дядя Филипп на меня понадеялся, а я... Стою едва живая - от ужаса. Попутчицы, узнав, в чем дело, стали выражать сочувствие. Выяснилось, что женщина, спавшая со мной рядом, исчезла... Все стало понятно, но... чем же кормить детей? У попутчиц - свои есть просят... - Иди к военным, - посоветовали мне. Пошла, вернулась с хлебом. А тут позвали в столовую, а к вечеру уже посадили в поезд. - И сколько же времени добирались вы до Абрамовки? - Сколько? Год! - Так долго?! - До Саратовской области, до Ртищева, доехали за месяц. А в Ртищеве нам объявили: в Воронеже немец, дальше эшелон не пойдет. И опять я застыла от ужаса: мамочка родная, ведь недалеко до тебя уже оставалось... Куда же мне с ребятишками теперь деваться? Месяц в вагоне (в товарном!) с двумя детьми -это, скажу вам, нелегко было, но всю дорогу меня грела мысль: ничего, ничего, скоро у мамы окажусь. И вот... - Что же было дальше. Татьяна Федоровна? - Привезли нас в один из колхозов в саратовских степях. Поставили на квартиру в, хорошую семью. Летом я работала в поле, а зимой, поскольку теплой одежи у меня не было, направили учетчиком на ферму. Вот когда мы с девчонками отъелись после блокады... Колхоз был богатый, даже по военным временам. Молока мы пили, сколько хотели. Сельские женщины часто угощали девчонок сливками, творожком. А уж, какой вкусный хлеб здесь пекли! Смотрю: девчонки мои округлились. У меня у самой тело под платьем появилось. Так и перезимовали. А весной сорок третьего нам разрешили ехать домой. Вот и считайте, сколько времени длилось мое путешествие в Ленинград: из дома уехала в тридцать девятом, вернулась - в сорок третьем... Читателю, наверняка, будет интересно узнать, как сложилась дальнейшая жизнь героев. А сложилась она так: Филиппу Васильевичу Пименову посчастливилось остаться живым; сразу после войны он приехал в Абрамовку за своими дочерьми. Старшая, Нина, вырастет и выучится на медсестру- то есть осуществит то, что в свое время не удалось сделать Татьяне Федоровне. Младшая, Галя, будет работать на фабрике по производству игрушек. Такие вот очень мирные профессии выбрали девочки. Сейчас они, конечно, уже бабушки... А Татьяна Федоровна в сорок восьмом выйдет замуж за бывшего фронтовика Василия Ивановича Лаврёнова. Поначалу они уехали было жить в Сибирь, на Алтай, куда главу семьи распределили после окончания лесохозяйственного техникума, но жена постоянно донимала мужа: а вдруг война? Давай да давай вернемся домой ...И супруг сдался. Приехали они в Варварино и стал Хоперский государственный заповедник местом их работы и постоянного жительства. У Татьяны Федоровны и Василия Ивановича родились трое детей, а теперь вот уже шестеро внуков и одна правнучка. Летом они приезжают в гости. Так же, как Нина и Галина Филипповна. Женщины каждый раз приглашают Татьяну Федоровну в Ленинград, но она неизменно отвечает: -Ну, уж нет, я этого Ленинграда на всю жизнь нагляделась. В город-герой Татьяна Федоровна предпочитает писать письма или звонить. Вот недавно посмотрела передачу «Жди меня», где речь шла о людях, затерявшихся во время эвакуации детских домов из блокадного Ленинграда, разревелась и набрала номер Нины Филипповны: - Нин, ты подумай-ка... А ведь если бы мы тогда не уехали... Нина Филипповна в ответ сказала: -Мы с Галей часто об этом думаем и говорим. Ты - наша спасительница, Таня... Беседовала Н. МОЛОВЦЕВА.
|
